Книга Облака славы. Жизнь и легенда Роберта Э. Ли - Майкл Корда

ее командиру, ни его артиллеристам не нравилось присутствие инженеров, поэтому между ними постоянно возникали драки, а также споры между полковником Юстисом, который командовал фортом и школой, и капитаном Эндрю Талкоттом, который командовал инженерами и чья многочисленная и неуправляемая гражданская рабочая сила, белые и черные, раздражала полковника.

Роберт и Мэри Ли поселились в голых, скудно обставленных комнатах форта в начале августа 1831 года, после своеобразного медового месяца, проведенного в гостях у многочисленных родственников в сопровождении миссис Кьюстис. В переписке Ли пытались найти мягкое или шутливое упоминание о его сексуальных отношениях с невестой, но это кажется надуманным, поскольку единственный комментарий, на котором основаны эти попытки, содержится в письме капитану Талкотту, написанном из Рэйвенсворта во время медового месяца: "Я бы рассказал вам, как прошло время, но боюсь, что я слишком предвзят, чтобы сказать что-то большее, но что оно прошло очень быстро и продолжает идти", и извиняется за то, что не написал раньше. "На самом деле я не мог найти времени до отъезда из округа ни на что, кроме...". Эротика здесь довольно скромная, даже по меркам того времени, но никто не сомневался, что Ли был "блаженно счастлив", хотя те, кто видел новую пару, были больше впечатлены его внешностью, чем ее, а один из них заметил, что он уже "больше похож на великого человека, чем кто-либо, кого я когда-либо видел".

Контраст между внешностью Ли - торжественного "великого человека" даже в столь раннем возрасте - и игривостью и нахальным добрым юмором его поведения в частной или светской обстановке уже тогда был поразительным. Он любил играть с маленькими детьми и животными (особенно с кошками) и был очень сентиментален по отношению к лошадям. С красивыми молодыми женщинами он был кокетлив - похоже, что дразнить и флиртовать с ними было своего рода пожизненным хобби Ли. Например, во время своего медового месяца он написал Элизе Маккей, одной из девушек из семьи, у которой он остановился в Саванне, чтобы поздравить ее со свадьбой: "Как бы мне хотелось сказать: "Мистер и миссис Ли имеют честь принять любезное приглашение миссис Маккей. . . .' Но это не может быть мисс Элизе (моей возлюбленной), потому что оно прибыло сюда только вчера вечером, и это говорит о том, что с тех пор я в слезах при мысли о том, что могу потерять тебя. О я! . . . Но мисс Э. как вы относитесь к этому времени? Скажем, в 12 часов дня, когда вы видите, как тени начинают падать на восток, и знаете, что наконец-то солнце зайдет? Хотя вы, может быть, и не испугались, я полагаю, что вы очень встревожены".

Возобновив письмо через несколько дней, он написал: "И как ты развлекалась, дитя мое? Все прошло хорошо, как торпеда в рождественское утро". Этот тон очень характерен для личной переписки Ли - живая и милая смесь добродушного taquinerie, как французы называют нежное поддразнивание, ничуть не неприличное, но очень интимное и полное легкомысленного очарования: никакого "Мраморного человека" здесь нет! Фрейдист мог бы прочесть немного больше в упоминании о "торпедном крекере" и предположить, что это может относиться к брачной ночи Элизы, но то, что все это было совершенно невинно, подтверждается тем фактом, что он показал свое письмо Мэри, которая добавила теплую, хотя и заметно более формальную, ноту поздравлений от себя. Это та сторона Роберта Э. Ли, которую следует иметь в виду: он был сентименталистом до- или ранневикторианской эпохи, страстно любил домашний уют, увлекался красивыми девушками и красивыми женщинами и постоянно испытывал глубокую потребность в тепле, восхищении и привязанности с их стороны, возможно, более глубокую, чем Мэри могла бы обеспечить в долгосрочной перспективе. Что бы он ни думал, трагедия его жизни заключалась не столько в том, что он выбрал "военное образование", сколько в том, что служба в армии так часто разлучала его с любимой семьей, иногда надолго.

Квартира Лисов в форте состояла всего из двух комнат в крыле, которое они делили с капитаном Талкоттом, а также его сестрой, шурином Хорасом Хейлом и двумя детьми Хейлов, образуя своего рода импровизированное домашнее хозяйство. Конечно, в эпоху, когда еще не было водопровода, здесь не было ничего, что мы могли бы назвать ванной комнатой, и было очень ограниченное количество личного пространства, но люди в то время привыкли к этому. Не было и кухни. У Талкотта и Хейлов были рабы, которые жили и готовили для них в других местах форта и приносили еду сюда, а Мэри взяла с собой как минимум одну рабыню, Кэсси, вероятно, чтобы та служила ей горничной. Судя по всему, они вели насыщенную, хотя и ограниченную, светскую жизнь. В форте служил друг Ли по Вест-Пойнту, Джозеф Джонстон, а также несколько других друзей из его курсантских времен, и Мэри, похоже, хорошо приспособилась к жизни в качестве армейской жены, хотя это, должно быть, было грубой переменой по сравнению с жизнью в Арлингтоне, где она получала постоянный уход от своей матери и имела штат слуг для удовлетворения любой ее прихоти.

Великий французский поэт и романист Альфред де Виньи, тоже кадровый офицер, которому продвижение по службе давалось медленно, написал книгу "Подневольность и военное величие" примерно в то же время, когда Ли обосновались в форте Монро. Как вскоре узнает Мэри, в армейской жизни было гораздо больше подневольности, чем славы. Хотя форт был большим и занят лишь частично, он все равно представлял собой каменный замкнутый мир, полностью посвященный артиллерийской подготовке или военному строительству, и для женщины, которая любила полевые цветы и садоводство и всю жизнь прожила в поместье площадью 1100 акров с видом на Вашингтон, это не могло быть легким переходом.

Ее не улучшило бы потрясение, вызванное восстанием рабов Ната Тернера, которое началось 22 августа примерно в пятидесяти милях отсюда, в округе Саутгемптон, штат Вирджиния. Нат Тернер, редкий раб, которого научили читать и писать и который приобрел репутацию в некотором роде харизматичного проповедника в небольших черных церквях вокруг плантации своего хозяина, очевидно, воспользовался своими воскресными визитами в соседние общины, чтобы спланировать восстание. Он был не только знатоком Библии, но и вдохновенным пророком, который воспринял солнечное затмение 11 февраля 1831 года как знак того, что ему следует готовиться к восстанию, а другое солнечное затмение, возможно, вызванное извержением далекого вулкана, 13 августа - как знак того, что оно должно начаться. (В обоих случаях символика темного облака, затмевающего солнце, возможно, имеет